Дерини. Трилогия [ Возрождение Дерини. Шахматы Дерини. Властитель Дерини] - Кэтрин Куртц

Глава X

У темных сил ищи защиты…

Дункан Мак-Лайн изо всех сил подтянул подпругу, поправил стремя и не спеша вернулся к голове своего коня, чтоб дальше ждать под неприветливо моросящим предутренним дождем на окраине Корота. Вторая пара поводьев, перекинутая через его левую руку, слегка натягивалась, когда конь Аларика, стоявший без седока, тряс головой в холодном тумане. Надетая на него сбруя хрустела под клеенчатым седлом — животное переступало с ноги на ногу. Стоящий рядом с ним косматый вьючный пони, нагруженный тюками с необработанными кожами и мехами, поднял голову, вопросительно фыркнул и тут же опять заснул.

Дункану уже надоело ждать. Дождь, начавшийся, когда еще только смеркалось, продолжался всю ночь, большую часть которой Дункан провел в тесной купеческой лавке, урывками пытаясь поспать.

Но недавно гонец сообщил, что Аларик уже в пути и скоро будет здесь, поэтому-то Дункан и мок под дождем. Он плотно запахнул тяжелый кожаный плащ под самым подбородком (такие плащи носят кассанские охотники), поднял воротник и натянул капюшон как можно ниже, чтобы защититься от ледяного ветра и дождя. Пелерина у него на плечах уже потемнела от влаги, и вода просачивалась внутрь. Дункан чувствовал холод своей кольчуги даже сквозь плотную шерстяную фуфайку, поддетую вниз. Он дышал на пальцы, замерзшие и в перчатках, и нетерпеливо переступал с ноги на ногу, и морщился, когда шевелил окоченевшими пальцами в промокшем сапоге, и недоумевал, куда это запропастился Аларик.

Только он об этом подумал, как дверь в доме справа от него, словно по команде, распахнулась и в тот же момент высокая фигура, закутанная в кожаный плащ, показалась на освещенном пороге. Пройдя между конями, Аларик ободряюще хлопнул по плечу Дункана, всматривающегося в угрюмое серое небо.

— Сожалею, что так задержался, — пробормотал он, откидывая чехол с седла и насухо протирая его, — как дела?

— Да ничего, только вот промок до печенок, — беспечно ответил Дункан, в свою очередь открывая седло и вскакивая на коня, — но этому не помочь иначе, кроме как поскорей убравшись отсюда. Что тебя задержало?

Морган хмыкнул и подтянул подпругу.

— Много было вопросов. Если Варин решится выступить против меня в наше отсутствие, Гамильтон не должен оставаться с пустыми руками. Это еще одна причина, по которой я хочу сохранить наш отъезд в тайне. Пусть жители Корвина думают, что их герцог и его верный духовник-кузен уединились в отдаленных покоях замка, где герцог намерен исповедаться и принести покаяние.

— Это ты-то собираешься покаяться? — фыркнул Дункан; его кузен одним махом вскочил в седло.

— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогой брат, что мне заказана чистосердечная вера? — спросил Морган, усмехнувшись, и, связав тюки, навьюченные на пони, направил своего коня к коню Дункана.

— Я — нет, — покачал головой Дункан. — Лучше скажи, мы когда-нибудь уйдем из этого мрачного места?

— Уже, — многозначительно произнес Морган. — Поехали. Неплохо, если бы мы были у старого Неота к закату, а туда и в хорошую-то погоду надо скакать целый день.

— Замечательно, — проворчал Дункан себе под нос, когда они двинулись рысью по пустынным улицам Корота, — всю жизнь об этом мечтал.

Примерно в это же время, но за много миль отсюда Риммель карабкался по скалам в горах к северу от Кульда, дрожа от нетерпения. Там, наверху, было морозно, ветрено, холод пробирал до костей, даже когда солнце приблизилось к зениту. Несмотря на это, Риммель весь вспотел под кожаным дорожным плащом, а его холщовая сумка, перекинутая через плечо, становилась с каждым шагом все тяжелее и тяжелее. Конь, упрятанный в лощине, что была уже далеко позади, тихо ржал, оставшись в одиночестве на продуваемой ветром площадке, но Риммель заставлял себя карабкаться все выше и выше.

Нервы его были вконец истощены. Всю длинную, бессонную ночь он убеждал себя не быть дураком и не трусить, внушал себе, что ему нечего бояться женщины по имени Бетана, что у нее нет ничего общего с той, другой женщиной, чары которой коснулись его много лет назад. Но теперь…

Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь. С тех пор прошло уже двадцать лет… Однажды он с дружком прокрался в сад старой госпожи Эльфриды, чтобы наворовать капусты и яблок. Оба знали, что об Эльфриде ходят слухи, будто она ведьма и не жалует бродяг, шатающихся вблизи ее крошечного надела, — в дневное время им нередко доводилось отведать ее метлы. Однако они были настолько уверены, что ночью старуха не сможет их застичь, что почти и не боялись.

Но потом, там, в саду, они увидели в темноте госпожу Эльфриду, которую нимбом окружало фиолетовое сияние, и от этого слепящего света Риммель и его товарищ бежали так быстро, как только несли их ноги.

Они убежали, старуха не преследовала их. Но на следующее утро Риммель проснулся с белыми волосами, и сколько их ни мыли, сколько ни терли, они такими и оставались, и не помогали никакие припарки, никакая краска. Его мать страшно испугалась; она заподозрила, что тут не обошлось без старой ведьмы, хотя Риммель и повторял неустанно, что никуда не выходил из дома той ночью, что просто лег спать, как обычно, и спал, пока не проснулся, вот и все. А вскоре госпожа Эльфрида ушла из деревни и никогда больше не возвращалась.

Риммель поежился в утреннем холоде, не в силах справиться с тошнотой, подступившей к горлу от этих воспоминаний. Несомненно, эта Бетана — такая же ведьма, да и кем же ей еще быть, если она проделывает те делишки, что ей приписывают. Возможно, она посмеется над его просьбой? Или откажется помочь? Или заломит такую цену, что он не сможет заплатить?

А если она разозлится? Захочет над ним подшутить? Неправильно заколдует его? А вдруг через многие годы он узнает, что плата была недостаточна, когда ужасные беды падут на него, Риммеля, а может, и на лорда Кевина или даже на саму Бронвин?

Риммель пожал плечами и заставил себя больше не думать об этом. Глупо предаваться панике, не имеющей, в общем-то, под собой почвы. Накануне Риммель тщательно разузнал все о Бетане, поговорил с теми, кто пользовался ее услугами. Не было никаких оснований не доверять тому, что о ней говорили, — это просто старая безобразная пастушка, которая довольно часто и успешно выручает тех, кто попал в беду. К тому же у Риммеля не было другого способа добиться взаимности любимой женщины.

Щурясь на солнце, он остановился, окидывая взглядом путь. Впереди за низкорослыми соснами в нескольких ярдах от него, виднелось продолговатое узкое отверстие в голой скале, изнутри завешенное звериной шкурой. Несколько тощих овец с ягнятами щипали тронутую морозом траву, редкие пучки которой торчали из щелей голой скалы по обе стороны от пещеры. Среди камней слева от входа лежал пастушеский посох, но его владельца нигде не было видно.